Инна Некрасова. «Целая вселенная…»: К проблеме исследования поэтики тишины
ГЭЗета №3
Тишина – «поступь чуда», синоним тайны, суть которой притягательна, но скрыта от человеческого постижения1. Очевидно, что тишина – это не просто физико-акустическое явление, она, подобно другим универсальным категориям, является составляющей частью философии мироустройства.
Феномен тишины объединяет комплекс самых разных философских, религиозных, этических, эстетических представлений, бытовых и художественных явлений. В онтологическом аспекте тишина предстает как составная часть важнейших философских антиномий: статика – динамика, покой – движение, космос – хаос.
Причины аксиологической устойчивости тишины коренятся в этических и религиозных представлениях человечества, связаны с особенностями психологии восприятия, продиктованы требованиями гигиены слуха и т.п. Мысль о том, что «добро не производит шума, а шум – добра» (Ш. Гуно), в разных вариантах проходит через всю историю человечества. Как правило, тишина была показателем внешней и внутренней гармонии, целостности, позитивного начала. По сей день «тихость» ценится как истинная красота в природе, событиях, людях.
Принципиальная непознаваемость тишины обусловила множественность семантических трактовок этого феномена. Так, в мифологии и религии тишина становится символом Абсолюта, Первообраза мира, служит обозначением перехода в сферу сакрального. Молчание, момент тишины связывали традиционно с проявлением метафизических сущностей: Бога, Тонкого Мира, источника и цели духовной жизни. Поэтому тишина и безмолвие традиционно связывались с опытом духовного становления в мистических направлениях философии и религии. Молчанием символизируется сокровенность духовного восхождения, самопознания, «умного делания». Именно молчание объединяет эзотерические традиции различных учений. Через тишину, не знающую пространственно-временных границ, осуществляется связь всех духовных традиций, превращая множество учений в вариации на тему Единого Учения о Едином Боге. Тишина, таким образом, – древнейший универсальный символ, через эзотерику которого мы приходим к пониманию единого, общемирового священного пра-языка духа, связывающего время и пространство.
В бытовом сознании тишина и молчание нередко стереотипизируются как знаки сферы смерти, траура, погребального обряда. Тишина здесь выступает не как свидетельство окончательной полноты, но как «истощение жизненных и материальных ресурсов, деструкции разного рода в мире человека и космосе, открытие границы между сферой жизни и сферой смерти, возникающая для социума опасность хаоса»2. В звуковом пейзаже мира3, интерпретируемом в семиотическом аспекте, противостояние звука и тишины можно уподобить оппозиции космос – хаос, жизнь – смерть, где беззвучие связано с рядом негативных значений.
В сфере художественного смысловое поле тишины составляет множество оттенков: здесь и благостное умиротворение, и напряженное ожидание, и погружение в сон-забытье, и романтическая греза и т.д. Исследуя смыслы тишины в искусстве, Е.В. Назайкинский заметил, что «тишина как объемный образ, …как элемент образной палитры искусства…представляет собою скорее целую вселенную, к которой нужно лишь несколько приблизиться, чтобы она перестала восприниматься как одна звезда»4.
Тишину можно отнести к тем вечным первообразам, которые составляют топику культуры. Подобного рода топосы или loci communes, как их нередко именуют филологи, представляют, по определению Д. Чижевского, «не жесткие формулы, но скорее лишь темы, который каждый писатель (художник, композитор, национальная культура – И.Н.) может разрабатывать по-своему, в некотором роде рамки, которые оставляют место для весьма разнообразного содержания, оправа, в которую можно заключить всевозможные конкретные украшения»5. Неслучайно осмысление этого загадочного феномена занимает человечество на протяжении многих веков, а многообразие его проявлений в разных видах искусства неисчерпаемо.
Тишина неразрывно связана с музыкой, являясь источником и обителью звука, дыханием музыкальной речи, «самой населенной из всех гармоний» (Р. Роллан). Именно эта связь, способы взаимодействия звука и молчания, определяет колорит музыкального произведения, его специфическую ауру.
История взаимоотношений звука и тишины длительна и отмечена многими интересными поворотами, один из которых связан с развитием музыкальной композиции последней трети XX века. Обострение интереса к тишине, претворение ее образных и выразительных свойств характерно для музыкального искусства 70-90-х. Крупнейшие композиторы, чье творчество определяет музыкальный облик эпохи, нередко размышляют о тишине, ставшей, как свидетельствуют высказывания, частью их художественного мира, признаком индивидуального стиля. Так, например, Г. Канчели заявляет: «Соотношение тишины и звука – вот основные задачи, решением которых я занят постоянно… сама тишина превращается в музыку… достижение такой тишины – моя мечта». Тишина является главным критерием произведения для А. Пярта: «Бог там, где простота, ясность, соразмерность». О тишине размышляет К.-Х. Штокхаузен: «Ведь это мы еще не освоили в предшествующем искусстве – замолчать в определенный момент и в тишине, внезапно или постепенно наступающей, так же переживать полноту многообразия, как в звуках». Молчание – значимый образ в стилистике С. Губайдулиной: «Тишину надо заслужить», «в музыке тишина – это тоника, не важно, как она выражена. К ней устремлено все произведение» и т.д.
Подмечена тенденция своеобразной «экспансии тишины» и музыковедами. Поворот от экстравертного типа художественного выражения в сторону усиления интроспективности, наметившийся в музыке в начале 70-х гг., привел, спустя несколько лет, к тому, что тишина стала восприниматься как «одна из характернейших примет молодой музыки начинающихся 90-х годов» (Н. Зейфас), как «самая, пожалуй, загадочная категория новой исполнительской поэтики» (В. Чинаев), «новый информативный элемент» (П. Мещанинов) и т.п.
Анализ художественных тенденций эпохи дает все основания заключить, что тишина – знаковое явление не только в музыкальной культуре, но и в других видах художественного творчества. Примером тому – кинофильмы А. Тарковского, А. Куросавы, С. Параджанова; опусы поэтов-минималистов Г. Сапгира, Вс. Некрасова, А. Ры Никоновой-Таршис; литературно-философские эссе А. Мердок, Дж. Фаулза, А. Кнышева, А. Гениса; творчество художников – В. Вайсберга, М. Шварцмана, Д. Краснопевцева, Н. Макарова и др.
Тишина является своего рода лейтмотивом эпохи, одним из «ключевых слов культуры» (А.В. Михайлов), определяющих своеобразие ее облика. Тишина, умолчание, пустота, беззвучие, составляющие существенную часть современного художественного сознания, могут быть выдвинуты в качестве характерных символов, метафор, знаков постмодернизма. Устойчивость их проявления позволяет воспринимать эти «сквозные мотивы» как некие «ключи», «инструменты анализа» эпохи или индивидуального авторского стиля.
Причины востребованности тишины разными видами искусства в рубежный для развития культуры период кроются в ее универсальности. Благодаря своей нематериальной сущности, тишина легко становится «материалом» любого вида искусства, элементом любой знаковой системы, не теряя при этом своих основных свойств: неопределенности и неисчерпаемости смысла.
Тишина нейтральна в семантическом плане. В своем чистом, природном выражении она равна только самой себе и ничему больше. В искусстве тишина – метафора с глубоким прошлым, века истории окружили ее обширной и сложной семантической аурой. Опыт постижения тишины содержится в трактатах представителей мистических философских и религиозных течений: неоплатонизма (Плотин, Ямвлих, Прокл), буддизма, исихазма (Макарий Египетский, Иоанн Лествичник, Григорий Синаит, Григорий Палама, Нил Сорский), суфизма (Джунайд, Газали, Ибн-аль-Араби). Восприятие и осмысление тишины в различных религиозных направлениях отличается общими свойствами, тишина предстает в них как символ Божественного, Тонкого мира, истины и цели духовного восхождения, она имеет, как правило, позитивный смысл, являясь синонимом покоя, целостности, гармонии.
В искусстве семантический спектр оттенков тишины очень широк и многозначен, неслучайно тишине так трудно подобрать пару-антиномию, она самодостаточна, ее амбивалентная природа способна к выражению не только блага, но и зла, ужаса, болезненных галлюцинаций и т.п.
Наиболее полно оттенки этого образа представлены в поэзии и музыке, часто дающих «слово» говорящему, наполненному смыслом молчанию. Семантический диапазон этого образа-символа колеблется здесь от интимно-трепетного до философского. В поэзии Ф. Тютчева, П. Верлена, А. Блока, К. Бальмонта, В. Гнедова, Ф.Г. Лорки, Г. Аполлинера, Ф. Танцера, Г. Айги, в музыке Р. Шумана, Р. Вагнера, Г. Малера, К. Дебюсси, А. Веберна, Д. Кейджа, С. Губайдулиной и мн. др. тишина, немота, пустота, молчание, ожидание являются и средством восхождения к вечному Космосу, и отражением зыбкой игры мгновения.
Смысл тишины является отражением контекстных взаимодействий, неких семантических «ревербераций» в художественной системе целого произведения или его части. Вот почему, вероятно, во множестве семантических поворотов тишины всегда заключено нечто ускользающее, не позволяющее обозначить ее грани, ее имя. Реконструкция «смысловых обертонов» тишины – задача весьма непростая. Дать универсальное определение тишины в принципе невозможно, попытки сделать это приводят, как правило, к продлению ряда метафор: тишина – молчание Вечности, тишина – голос Бога, тишина – окончательная степень полноты, тишина – исчерпанность смысла.
Смыслы тишины не лежат на поверхности, они латентны, их актуализация зависит от контекста, возникает на основе взаимодействия знаков тишины, рассеянных нередко по всему дискурсу произведения. Своеобразными денотатами тишины могут явиться паузы, ферматы, темпоральные характеристики, особого типа фактура, жанровые «лексемы» и т.д. Восприятие этих возможных знаков тишины вариативно и их интерпретация определяется и переосмысливается в контексте целого. В процессе комбинации высказываемого и подразумеваемого, составляющих основу любого, в том числе музыкального, языка, образуется аура тишины, эффект присутствия которой в музыкальном сочинении можно уподобить некой своеобразной интенции, поддерживающей смысловую структуру текста изнутри, придающей ему окончательную полноту.
Выявление значений тишины в произведении осложняется не только ее семантической, но и функциональной подвижностью. В зависимости от избранного ракурса анализа тишина меняет сферы и границы своего присутствия в произведении, выступая то в качестве основного «рельефа», то в функции «фона». Феномен тишины потенциально содержит перспективы для его осмысления на нескольких уровнях, которые можно обозначить следующим образом:
ТИШИНА -
- акустическое явление (собственно тишина);
- философско-эстетическая категория (покой, статика, вечность и т.д.);
- незвучащая основа музыкального процесса, время-энергия;
- характеристика типа дискурса (медитативность, психоделия);
- топос, loci communes;
- образ в разных своих проявлениях;
- знак, семантическая единица (пауза или звук в значении паузы);
- средство выразительности.
Итак, в зависимости от контекста, речь идет в одном случае о реальной тишине, первофеномене тишины, в другом – о ее искусственном «двойнике», художественном образе, в третьем – о композиционном средстве, факторе экспрессии и т.д.
Образно-смысловой универсализм тишины проявляется в том, что ее выразительный потенциал используется разными видами искусства, открывая пути к их синтезу. Пройдя длительный путь развития, тишина как философская категория, художественный образ и комплекс выразительных средств получила преломление во всех ведущих направлениях искусства 70-90-х. Ни одно из них, пожалуй, не прошло мимо этого феномена, высветив при этом наиболее близкие своей эстетической платформе содержательные стороны. Так, ретроспективные тенденции эпохи, оформленные в неостили, сказались в использовании образных и выразительных возможностей тишины как своеобразной памяти, связи времен и культур, отражения ушедшего; в экспериментальных сочинениях амбивалентный потенциал тишины используется в разных проявлениях: от экстравертного эпатажа до интровертного погружения в статику. В «охранном виде» тишина продолжила свое существование в музыке канонической традиции, сохраняющей ее однозначно позитивный смысл, эзотерические истоки.
Безусловно, в художественной практике трудно дифференцировать все семантические аспекты образа тишины, связав каждый с определенным художественным направлением. Тишина, как представляется, скорее не разъединяет, а связывает разнонаправленные тенденции.
При подходе к анализу многих явлений современной культуры сложившиеся методы представляются явно неадекватными. К таким явлениям, не открывающим своей сущностной тайны при попытке подчинить их рационалистическим формам анализа, точному, проверяемому научному эксперименту, относится феномен тишины. В самом деле, как можно исчислить, измерить тишину, «тишину, полную какой-то другой, беззвучной музыки» в традиционных музыковедческих категориях? Возможно, в данной ситуации спасительными окажутся методы «пост-адеквации», «музыковедческой деконструкции», применение логики «паузальной диссеминации» (А.Лашкевич), означающие выход за пределы «отработанных» научных категорий.
К подобным размышлениям приводит осмысление ситуации, сложившейся в музыкальной композиции последних десятилетий ХХ века. Музыка традиционно мыслилась как «искусство звука и присутствия» (М. Аркадьев), однако современные явления музыкальной культуры все чаще связываются с понятиями «незвучащее», «неслышимое», «невидимое». Весомая роль тишины в музыкальной композиции и частотность ее упоминаний в аналитических работах приводит к мысли о разрушении фоноцентрической концепции в музыкальной теории и практике.
1 Неслучайно на латыни слова «тишина» и «тайна» имеют общую форму – tacitum, а одно из значений слова silens – «посвященные в сакральное», давшие обет молчания.
2 Невская Л. Молчание как атрибут сферы смерти // Мир звучащий и мир молчащий. Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. – М.,1999. С.124.
3 Термин «звуковой пейзаж», заимствованный у Р.Шафера, разрабатывает в своих работах Т. Цивьян. По определению исследователя, звуковой пейзаж – описание мира через звуки, формирование звуковой модели мира.
4 Назайкинский Е. Звуковой мир музыки. – М., 1988. С. 216.
5 Cizevskiy D. Zur Stilistik der altrussischen Literatur. Topik. – Wiesbaden, 1956. S. 107.